Неспешное красивое повествование о пятнадцати годах, проведенных в Африке семьей немецких евреев. Если попытаться поисследовать его с точки зрения положений психоанализа, может оказаться, что это история о нарциссизме и расщеплении; об атаке на привычную логику, пространство и время, и фашизме, как о наиболее зловредной форме нарциссической патологии.

Нигде? – В Африке.

В Африке, это где? – Нигде.

Тот ли это черный континент, откуда мы все родом по одной из версий? Та ли территория, что простирается сразу на два полушария, разделенная экватором пополам, а геополитикой на множество разноцветных лоскутов-стран? Та ли земля, где нет ни часов, ни видимой смены сезонов. Она ли?

Мы одновременно и знаем, и не знаем ответ на этот вопрос. Но можем предположить, где происходит действие на самом деле.

Реальная история, описанная Стефанией Цвейг в автобиографической книге, по которой и снят фильм, конечно, происходит в Африке. А символическая, к созданию которой приложили руку и сама Стефания, и режиссёр Каролина Линек, и все мы, когда его смотрим и соотносим со своим жизненным опытом, вершится сразу «и везде, и нигде».

И тогда  этот оксюморон – нигде в Африке – заостренное сочетание противоречащих понятий, специально выбран, чтобы привлечь внимание к некой точке, возможно, находящейся одновременно и в реальности, и в фантазии, и в сознательном, и в тоже время бессознательном пространстве.

Может быть там, в этой точке на границе сознательного и неосознаваемого все и началось? Не даром еще одна новелла Стефании Цвейг так и называется: «Всё началось тогда в Африке».

Но почему герои оказываются здесь?

Фильм манифестирует расщеплением: Гитлер пришел к власти в Германии, и некоторые граждане, а именно евреи, оказываются плохими, гадкими и виновными, а другие при этом признаются избранными и исключительными.

Так, в результате гонений на евреев, семья адвоката из цивилизованной части земли бежит в архаичную Африку, где семейство вознамерилось переждать ужасы «падения психических защит» общества и тем самым спастись.

Что-то не так со временем…

Удивительным образом в фильме не только привычное нам пространство (символическое и реальное) оказывается деформированным, но и концепция времени неустойчива.

С одной стороны мы вроде бы находимся в середине прошлого века в военный период в Африке, а с другой – попадаем в безвременье, где временная логика нарушается из-за вечного африканского лета и отсутствия смены сезонов. Мы попеременно оказываемся «то в эдемском саду, то на ноевом ковчеге».

Проводник жизни…

В путешествии между мирами – родиной и чужбиной, белым и черным, сегодняшним и вчерашним, цивилизованным и архаичным, сознательным и бессознательным – герои встречают Проводника. Им становится местный Оувуар, с его помощью Регина, дочь семейной пары открывает для себя «Другого», через которого она понимает себя и мир.

Оувуар – он семейству и мать, которая кормит, лечит, утешает, и отец, который обозначает закон и правила Африки. Этот «Другой» надежен, постоянен, спокоен, наполнен смыслом, выдерживает все слодные чувства и не разрушается… С ним можно плыть по реке жизни.

Ни ее отец «бвана с мертвыми глазами», ни ее мать «большая Мемсааб со слишком плоским животом, который выглядел так, будто из него никогда больше не вытащат ребенка» сами слишком травмированы и не могут дочери особенно помочь, когда та осмеливается преступить грань известного черно-белого, чтобы исследовать новый разноцветный мир.

Но благодаря  повару Оувуару (которого мы можем считать так называемым комбинированным родителем) она сможет интегрировать оба мира и стать цельной. В финале картины черно-белая история наполняется  разнообразными цветовыми оттенками и нюансами, свидетельствуя о начале возрождения.

Нарциссическая мантия…

 В начале фильма, мы видим, что нарциссическая «оболочка» цивилизованного мира находится под ударом из-за распространения фашизма по всему свету. Одни возвеличиваются, а другие принижаются. «Нарциссическое Я» так уязвимо, что только уничтожение любой критической мысли или же собственное уничтожение могут предохранить от потери нарциссической безопасности.

В этих условиях атаке подвергаются все известные понятия, и мы не станем детально останавливаться на этом, а поговорим только о тех трудностях, с которыми столкнулись герои фильма.

Мы видим, что и для Вальтера, и для Йеттель расставание с привычным и знакомым порядком вещей (именно вещей, в нарциссическом их смысле) сложно, но не невозможно. Вальтер больше не юрист, в Африке он фермер, а свою мантию адвоката он дарит Оувуару. Йеттель расстается со статусом, ясным укладом жизни, с близкими…

Из сцены где Йеттель прощается со свекром, мы  понимаем, что она не испытывает сильных чувств к своему мужу. Свекр ей говорит, что в паре страдает всегда тот, кто любит сильнее. И в этот момент становится ясно что, это, конечно же, не она.

Нарциссизм – психологическое состояние полной сосредоточенности на собственной персоне, в котором все окружающее воспринимается только через призму желаний данной личности.

Йеттель нарциссична. Конечно, нарциссизм спасает ее и все семейство. Собственное «Я» для каждого члена этой семьи представляется более значимым, чем всё, что их окружает.

Нарциссизм в целом является нормальным и необходимым для выживания, если поведение определяется зрелыми механизмами. Однако, если таковые не развиты, развиты недостаточно или сбоят в результате травмы, нарциссизм может захватить личность и даже привести к патологии.

Герои фильма, однако, не преступают эту патологическую черту, они проходят по пограничным землям и в реальности, и в своем психическом.

Их спасают их нарциссические оболочки. Для выживания человеку они чрезвычайно нужны. В связи с этим можно вспомнить, как в своем призывном письме Вальтер просит Йеттель привезти в Африку холодильник, поступившись при этом сервизом Розельфельдов. Но она не делает этого.

Для Йеттель фарфоровый сервиз и вечернее платье, все равно что мантия для Вальтера, и, в отличии от Вальтера, чтобы расстаться с этими атрибутами ее нарциссизма, ей требуется больше времени.

Изначально, возможно, этот сервиз являлся символом ее холодных отношений с матерью, но есть платье, купленное вместе с матерью перед отъездом, которое также становится ее защитной оболочкой в пограничной зоне. С ним она сохраняет способность жить и преодолевать жизненные трудности. Она не оголена как женщины Африки.

Оболочка Вальтера по окончании африканского периода возвращена Овуаром обратно «подлатанной», будто она и не исчезала.

Эти нарциссические облачения – мантия Вальтера и вечернее платье Йеттель – остаются с героями  на протяжении всего фильма и помогают им затем вернуться на родину. Герои сохранили свои нарциссические оболочки, а оболочки сохранили героев.

Достаточно хорошая Африка…

В африканском убежище с помощью Проводника семейству хватает сил и устойчивости сохранить себя, свою целостность, обеспечить условия для развития и роста дочери и даже зачать нового ребенка.

Если вначале Йеттель и представляется красивой, но холодной и обезвоженной женщиной, не способной зародить новую жизнь, то постепенно, напитываясь Африкой, преодолевая трудности и проходя необходимые психические коллизии, она вновь становится способной забеременеть от Вальтера…

Оба партнера в этой паре, каждый по-своему, но находят способ без декомпенсации, распада, упадка обеспечить себя и детей настоящим и будущим. Они обогащаются Африкой, интроецируют психические свойства ее жителей, и становятся способны  выдерживать трудности, добывать ресурсы, расширять круг контактов и взаимодействовать с новой средой.

Кульминация в развитии у них новых, растущих психических способностей, показана в эпизоде сражения с нашествием саранчи на фермерские поля. Семейство сплоченно вместе с жителями деревни. борется с захватчиком.

Африка –  представляет собой «Ноев ковчег» для героев.

Они не только уцелели в этой катастрофе, но и привезли в послевоенный мир с собой новую жизнь. Любопытно, что это мальчик… И муж спрашивает: «Я ли отец»? Это может дать нам пространство для осмысления религиозного плана. Святое семейство… Рождение спасителя. И мы знаем, как эта история развернется дальше…

Африканская грудь

Африка — символ новых возможностей, необычных, странных, других условий, требующих переосмысления, психической переработки.

Символическая «материнская африканская грудь», в ее кляйнинианском смысле, имеет несколько иную нагрузку, чем грудь в привычном нам цивилизованном мире. Так, «африканская грудь» не представлена в вещах, а растворена в самой природе. Она доступна, цельна и не идеализирована.

Для Йеттель, «материнская грудь» цивилизованного мира – это, как мы уже говорили, материнский сервиз Розельфельдов, холодная нарциссическая форма. В Африке у героини появляется естественное и теплое отношение к ресурсу, а так же к тому, что женщине вообще-то свойственно «носить воду в своих больших бидонах». Это вызывает вначале недоумение, а затем и зависть, с которыми героиня должна совладать. Любовь победит зависть. Терпение и принятие Оувуара помогают Йеттель. И в какой-то момент, мы даже видим, что и мать, и дочь пробуют обнажить грудь как африканские женщины. Но это только игра в Африку.

Важно, что дочь может играть в Африку, но не становится Маугли или африканкой. Ее красный свитер, ее оболочка идентичности немецкой еврейской девочки, остается с ней. Она вырастает, но продолжает носить его.

В самом конце фильма, когда Йеттель прошла  важные для себя этапы – когда осталась позади и эдипальная страсть к офицеру и мачо, который так и не стал ее символическим папочкой, она принимает Вальтера обратно и даже чувствует к нему такую страсть, которая позволяет зачать ребенка.

В финале картины африканская женщина угощает Йеттель банананами – и тем самым будто предстает в образе той самой матери, которая разрешает Йеттель  родить. Она дает ей «банан для мыши» и в этом символическом действии и проявляется хорошая часть реальной матери Йеттель.

Новый цикл и новая надежда?

Страшно вернуться к людям, к своим, оставленным когда-то… но «немужественный» муж принимает решение и ведет за собой семью. Теперь это не выглядит нарциссически нарочито как в первый раз.

Это вселяет надежду, и мы можем думать, что семейство, приняв свой жизненный опыт, имеет хороший шанс вернуться на родину и жить в своей стране; осознав потери, продолжить (или начать…) горевание по погибшим родственникам и друзьям, прошлой жизни… и  восстанавливать то, что пострадало, но уцелело в результате нашествия саранчи как образа внутреннего фашизма?

Уцелеет ли внутри Африка?

Ведь отчасти семейство на этот раз сбегает уже в Германию. И происходит это как раз накануне войны повстанцев африканских мау-мау, открывших сезон охоты на белых колонизаторов. В фильме об этом прямо не говорится, однако, ощущение очередного побега все же присутствует.

Похоже, что, избежав печальной европейской судьбы, связанной с трудностями оккупации и гонений, наши герои в полной мере не могут принять и судьбу африканскую – они, как им свойственно, делают попытку проскользнуть в расщелину между двумя катастрофами. Лишь один короткий миг мы видим их близко к депрессивной позиции и вот он уже позади.

Так есть ли у нас надежда избежать лязганья жерновов повторяющихся циклов? Это и есть наша судьба как homo sapiense?

Другими словами, остановится ли маятник или вот из этого и состоит наша «нормальная» жизнь, а любая остановка как раз и есть нарциссическая патология, ведущая к фашизму и, в конечном итоге  к гибели мира психического и реального?

Поделиться ссылкой: